VII
Для многих несогласие учёных является если не доказательством, то по крайней мере серьёзным основанием для сильного предубеждения. Мы не из тех, кто злословит по поводу учёных, потому что не желаем, чтобы о нас говорили, будто мы бьём их «ослиным копытом»; напротив, мы относимся к ним с великим почтением, и нам было бы очень приятно быть в их рядах; но, как бы там ни было, их мнение не может быть признано истиной в последней инстанции, не подлежащим обжалованию приговором. Как только наука выходит из материального наблюдения фактов, как только речь заходит о том, чтобы оценить или объяснить эти факты, раскрываются широкие двери всевозможным догадкам; каждый привносит свою малую гипотезу, которую желает видеть господствующей надо всеми иными, и ожесточённо её поддерживает. Разве не видим мы ежедневно, как самые противоположные мнения поочерёдно то превозносятся, то отвергаются? То отбрасываются как нелепые заблуждения, то после провозглашаются как неоспоримые истины? Факты -- вот истинный критерий наших суждений, неоспоримый довод; при отсутствии же фактов сомнение является мнением мудреца. Для вещей общеизвестных мнение учёных с полным правом внушает доверие, там как они знают больше и лучше, чем человек толпы; но в том, что касается новых принципов, неведомых явлений, их способ видения всегда всего лишь гипотетичен, предположителен, потому что они не более других свободны от предрассудков; мы скажем даже, что у учёного, быть может, больше предрассудков, чем у кого-либо другого, потому что естественная склонность влечёт его к тому, чтобы всё подчинить точке зрения, которую он развил, к тому,
чтобы подогнать всё под точку зрения, которую он углубил. Так, математик видит доводы лишь в каком-нибудь алгебраическом доказательстве, химик сводит всё единственно к взаимодействию элементов и т.д. Всякий человек, избравший себе какую-либо специальность, прилепляет к ней все свои идеи; оторвите его от неё -- и он будет говорить глупости, потому что желает подчинить всё единому шаблону; это -- следствие человеческой слабости. Поэтому я охотно и с полным доверием посоветуюсь с химиком по вопросу химического анализа, с физиком - о силе электрического тока, с механиком -- о какойлибо движущей силе; но да позволят они мне, - и без всякого ущерба уважению, которое вызывает во мне их специальное знание, - не принимать в расчёт их отрицательное мнение о Спиритизме; во всяком случае, считаться с ним ничуть не более, чем с суждением архитектора по поводу музыки.
Обычные науки основаны на свойствах материи, которые можно экспериментально проверить и управлять ими по своему усмотрению; спиритические же явления основаны на действии разумных сил, обладающих своей собственной волей, и каждое мгновение доказывают нам, что они не обязаны подчиняться нашим капризам. Значит, наблюдения не могут вестись тем же образом; они требуют особых условий и иной отправной точки; желать подчинить их нашим обычным способам и приёмам исследования - значит устанавливать аналогии, которых не существует. Собственно наука, как таковая, стало быть, некомпетентна, чтобы высказываться по вопросу о Спиритизме: она не должна заниматься им, и её мнение, каково бы оно ни было, благоприятно или нет, не может иметь никакого веса. Спиритизм есть результат личной убеждённости, которую учёные могут иметь как личности, независимо от их качества учёных; желать же передать этот вопрос на суд науке значило бы то же самое, что предоставить симпозиуму физиков или астрономов решать вопрос о том, существует ли душа или нет; в самом деле, весь Спиритизм -- в вопросе о том, существует душа или нет и каково её состояние после смерти; между тем, в высшей степени нелогично полагать, будто какой-либо человек должен быть великим психологом только потому, что он великий математик или великий анатомист. Анатомист, рассекая человеческое тело, ищет душу, и, не находя её под своим скальпелем, как находит под ним нерв, или не видя её улетающей, словно какое-то газовое облачко, заключает, что её не существует, так как он стоит на точке зрения исключительно материальной. Но значит ли это, что он, вопреки всеобщему мнению, прав? Нет. Вы, таким образом, видите, что Спиритизм находится вне компетенции науки. Когда спиритические взгляды станут широко распространены, когда они будут приняты массами - и если судить по скорости, с какой они распространяются, время это не так уж и далеко, -- то со Спиритизмом произойдёт то же, что и со всеми новыми идеями, встретившими противодействие: учёные признают его объективную реальность; они идут к этому индивидуально в силу самих вещей; до той же поры преждевременно отвлекать их от их специфики, чтобы принудить заниматься чем-то посторонним, не находящимся ни в их ведении, ни в круге их интересов. И пока что те, кто без предварительного и глубокого изучения предмета высказываются отрицательно и поднимают на смех всякого, кто не разделяет их мнения, забывают, что так же было и с большей частью великих открытий, делающих честь человечеству. Тем самым они выставляют свои имена напоказ в длинном списке печально знаменитых мракобесов и гонителей новых идей и вписывают себя рядом с теми членами учёной ассамблеи, которая в 1752 году встретила громким взрывом хохота доклад Франклина о громоотводах, сочтя его недостойным того, чтобы фигурировать в числе обращённых к ней сообщений; и другой такой же ассамблеи, которая отняла у Франции преимущества первооткрывателя парового флота, заявив, что система Фултона, якобы, является неосуществимой мечтой; а между тем, всё это были вопросы ведения учёного собрания. И если уж эти ассамблеи, состоявшие из одних только светил учёного мира, выносили насмешки и сарказм к идеям, которые остальным были не понятны, к идеям, которые через несколько лет производили коренной переворот в науке, нравах и промышленности, как тогда можно было рассчитывать, что какой-либо вопрос, чуждый и непонятный для их деятельности, добился бы большего внимания?
Эти прискорбные заблуждения некоторых, омрачающие память о них, не смогли отнять их заслуг, которые они в других вопросах они обрели в уважении нашем, но есть ли нужда в официальном дипломе, для того, чтобы обладать здравым смыслом, и разве вне академических кресел сидят одни только невежды и глупцы? Если они лишь пожелают устремить глаза на сторонников спиритического Учения, то увидят, имеют ли они дело с невеждами и позволяет ли огромное число достойных людей, принявших его, отнести это Учение к разряду бабушкиных сказок. Характер этих людей и их знание вполне достойны того, чтобы сказать: поскольку такие люди утверждают это, то должно же там быть, по меньшей мере, хоть что-то!
Мы повторяем ещё раз: если бы факты, занимающие нас, заключались в механическом движении тел, то поиск физической причины этого явления входил бы в область науки; но как только речь заходит о каком-либо проявлении вне законов Природы, то оно выходит из компетенции материальной науки, так как не может быть объяснено ни числами, ни механической силой. Когда возникает какой-либо новый факт, не объяснимый никакой известной нам наукой, то учёный, чтобы изучить его, должен отвлечься от своего учения и сказать себе, что это для него некое новое исследование, которое не может проводиться с предвзятыми идеями. Человек, считающий, будто рассудок его безупречен, очень близок к совершению ошибки; даже те, кто имеют самые ложные идеи, опираются на свой рассудок, и именно в силу этого они отбрасывают всё то, что им кажется невозможным. Те, что когда-то отталкивали восхитительные открытия, которыми ныне гордится человечество, все они призывали этого судью, ведь то, что называют «разумом», зачастую есть лишь переодетая гордыня, и всякий, кто считает себя непогрешимым, считает себя равным Богу. Поэтому мы обращаемся к тем, кто достаточно мудры, чтобы сомневаться в том, чего они не видели, и кто, судя о будущем по прошлому, не считают, что человек достиг своего апогея, и что Природа перевернула для него последнюю страницу своей книги.
